Не надо войны!

Видно, так уж устроены люди, что о тяжелом и неприятном мы вспоминать не любим, даже если остались эти события нашей жизни в далеком прошлом. Вот и труженица тыла Н. Г. Гудырина (на фото автора) очень долго отказывалась от встречи. «Не хочу вспоминать войну! Обязательно буду плакать, расстраиваться и заболею! 80 лет прошло, а вижу всю ту жизнь, как будто вчера это было», - так мотивировала Нина Григорьевна своё нежелание поделиться воспоминаниями о своём детстве, что пришлось на суровые годы Великой Отечественной войны.

В конце концов, ветеран педагогического труда не «устояла» перед таким веским аргументом: «Нина Григорьевна, а кто же сегодняшнему подрастающему поколению о войне правду расскажет, если вы, дети войны, вспоминать об этом не хотите? На каких же примерах патриотизм у молодежи воспитывать?».

И дрогнуло сердце старой учительницы... Словно вновь стала она не 89-летней женщиной, а 9-летней девчонкой из многодетной крестьянской семьи Курсаковых.

- Нас у родителей четверо было: две дочери и два брата, я – самая младшая (1932 г. р.), – начинает свой рассказ Н. Г. Гудырина, - война для меня началась в тот день, когда моего отца, Григория Петровича Курсакова, на фронт взяли. Он был 1899 года рождения, и призвали его сразу же после начала войны. Я бросилась ему не шею с криком, а ноги мои едва отцу до пояса доставали, такая я крошечная была…

Совсем скоро в семье Курсаковых снова были проводы и слышался женский и детский плач.

На этот раз на фронт провожали 23-летнего Василия Николаевича Асотова – мужа старшей сестры 9-летней Нины – Евдокии.

Старшим «мужчиной» в доме остался 15-летний брат Евдокии и Нины, которого тоже звали Василием. Но и он в первые месяцы войны покинул родительский дом не по своей воле – его забрали на учебу в ФЗУ (фабрично-заводское училище).

Фактически главой семьи была Афимья Ильинична, правой рукой матери стала Евдокия, только что родившая дочь Валечку. А еще в доме жили 12-летний Геннадий и 9-летняя Нина.

— До войны у нас хозяйство было, а что делать без мужчин? Одну коровку-кормилицу оставили, да и та вечно полуголодная была, - горестно вздыхает Н. Г. Гудырина, вспоминая лихую годину, - и мы все время о еде мечтали, потому что питались, в основном, затирухой. Что это за блюдо? В 3-х литровый чугун мама наливала воды или молока и добавляла в кипящую жидкость горсть муки. Вот и весь рецепт. А хлеб пекли из мелкой картошки вместе с кожурой, насыпая туда шелуху от проса и «кулачок» муки. Да и эти простые блюда надо было еще умудриться приготовить, ведь спичек совсем не было, а чтобы постоянно поддерживать огонь, топлива где взять?

Она рассказывает, что по утрам выбегала на улицу и смотрела: у кого из трубы дым идёт? К тем соседям и бежала, чтобы взять у них угольков на растопку…

В Корнеевке была неполная средняя школа – «семилетка». В ней и учились Нина с Геной.

Никаких школьных принадлежностей не было, с учебниками и книгами тоже была беда, - продолжает свой рассказ Нина Григорьевна, - а уроки приходилось делать при свете «коптюшки». Это плошка, в которую наливали какой-нибудь жир, а из тряпки или веревки делали фитиль. Света от такой «люстры» почти не было, а вот копоти – полно, поэтому и название – коптюшка.

— А какие моменты чаще всего вспоминаются, Нина Григорьевна? – обращаюсь я к своей собеседнице.

— Когда кому-нибудь «похоронку» почтальон приносил. Тогда односельчане собирались в этом доме, многие женщины брали с собой детей, в том числе, и моя мама. Вот этот плач, стон до сих пор стоят у меня в ушах, это было что-то жуткое. Оплакивали ведь не только того, на кого пришла «похоронка», но каждый еще плакал о своем. А мы, дети, тоже плакали от страха.

А еще Нина Григорьевна вспоминает, что ей пришлось стать нянькой для племянницы Валечки, так как Евдокия Григорьевна (мать девочки) и Афимия Ильинична (бабушка) день и ночь пропадали на работе в колхозе. Валечка была очень слабенькой и болезненной и постоянно плакала. И нянька плакала вместе с ней, потому что жалела малышку и не знала, что сделать, чтобы её успокоить. Большую часть времени Нина и Валя проводили на печке, где было теплее. Девочка часто болела, почему-то ей всегда становилось хуже по ночам, и Евдокия часто будила младшую сестренку: «Нина, вставай, пойдём к врачу, Валюшке совсем плохо!».

После таких бессонных ночей ученица Курсакова «клевала носом», сидя за партой в школе, но уроков не пропускала.

— А были какие-то радостные моменты в Вашей жизни в то время, Нина Григорьевна?

Труженица тыла на какое-то мгновения задумывается и отвечает, что большая радость была, когда письмо от отца или зятя получали, когда мама разрешала чугун после затирухи пальцем выскрести. А еще был такой случай: зашли как-то к Курсаковым в избу солдаты (в Корнеевке была расквартирована воинская часть), увидели Нину на печке и угостили её кусочком сахара…

Кстати, с воинской частью связано одно из самых больших потрясений в жизни Нины Григорьевны: «Как-то на рассвете в селе послышались выстрелы. В Корнеевке поднялся страшный переполох. Все подумали о немцах. У здания сельского Совета и правления колхоза стали запрягать лошадь, чтобы вывезти документы. Но оказалось, что тревога ложная. Это проходили тренировочные стрельбы в воинской части».

Уже в 10 лет Нина Курсакова начала работать в колхозе. Школьников ждали и на плантации, где они пасынковали табак, пропалывали овощи, и на хлебных полях.

— Я уже не помню, в каком году это было, когда на зерновые напала саранча. Это было страшное зрелище, будто черная туча на поле налетела, а пшеница уже выколосилась. Надо было любыми путями спасать урожай, - рассказывает Н. Г. Гудырина, - взрослые развели огромный костер на парах, а мы, дети, махали руками и гнали саранчу с хлебного поля в огонь. Часть урожая удалось спасти, но ущерб всё же был огромный.

Помнит она и большой дощатый сарай, в котором сушился табак. Пол в сарае был земляной и детям поручали выметать его дочиста, чтобы не было ни соринки.

Конечно же, уставали ребятишки так, что ни руки, ни ноги не шевелились, но на трудности не жаловались, работу не прогуливали, ведь в колхозе на обед давали кашу!

— Вскоре у нас в семье ещё одно горе приключилось, - продолжает своё повествование Нина Григорьевна, - мало того, что Валечка постоянно болела, так ещё тяжело заболел брат Василий, мобилизованный после окончания ФЗУ. Маме пришло письмо, чтобы она приехала и забрала сына домой. У брата была невралгия (воспаление) седалищного нерва, и боли настолько измучили его, что он кричал в голос. Местный медработник приписала для облегчения состояния греть песок и прикладывать к больному месту, но такое «лечение» не помогало, а лекарств никаких не было, вот и страдал Василий и физически, и морально. Молодой, сильный парень ощущал себя обузой, не мог работать.

Правильно говорят, что беда одна не ходит: умерла Валечка. Слезы и горе будто поселились в семье Курсаковых, но «похоронки» обошли их избу. В июне 1945 года вернулся домой Григорий Петрович, а Василий Николаевич после Победы над фашистами ещё и в войне с Японией участвовал. Его демобилизовали только в 1947 году. Так и не увидел отец свою дочурку. Тем и страшна война, что гибнут на ней не только воины, но и мирное население, дети.

Конечно, если бы не было войны, то и Валечка бы, наверное, выжила, и брат Василий так бы не мучился...

Вспоминает ли Нина Григорьевна прошлое?

— Стараюсь не думать об этих страшных годах, - говорит она, - но из памяти их не выбросить. Вот несколько лет назад иду по рынку, а какой-то мужчина жмых подсолнечный продаёт. И сразу война вспомнилась. Тогда «колоб» (так мы называли жмых) настоящим лакомством считался. Подошла я к продавцу, попросила кусочек «колоба», объяснив, что в детстве очень его любила. Он отломил мне кусок, а дома я попробовала его и поняла, что он совсем невкусный. А ведь тогда сладкой конфетой казался! Вот каким горьким было моё детство!

Не надо войны!

Эти слова, как заклинание, готовы повторять все, кто пережил четыре суровых года. Мы, несколько поколений, родившиеся уже после войны, тоже говорим: «Не надо войны!».